Мы попросили известного ученого рассказать, как принималось решение о присуждении премий в области фундаментальной физики 2013 года, а также о его собственном вкладе в науку, который был оценен аналогичной наградой.

- Идея присудить специальную премию церновцам лежала на поверхности?
- Да, это было так. Единственное - надо было быть уверенным, что они на самом деле обнаружили что-то уникальное. Когда мы обсуждали это решение, было более-менее понятно, что это бозон Хиггса. Хотя, как вы знаете, они довольно скромно все объявили. В статье, опубликованной в Physics Letters B, не было сказано: мы обнаружили хиггсовскую частицу. С другой стороны, публикацию одной из коллабораций предваряли возвышенные слова: мы посвящаем эту статью тем, кому не удалось дожить до завершения эксперимента. Поэтому, хотя люди прежде времени и не хотели объявлять ничего феноменального, ясно было, что они очень возбуждены тем, что происходит. Наверное, это была та ситуация, когда Нобелевский комитет еще не успел среагировать, и по его критериям еще точно не установлено открытие. А для нас было очевидно, что это наверняка хиггсовский бозон, но даже если это и не хиггс, то в ЦЕРН все равно обнаружено что-то чрезвычайное.
- А почему сам Питер Хиггс не попал в лауреаты?
- Здесь нужно разделять - кого награждать за теорию и кого - за эксперимент. В случае с церновцами, как и в случае со Стивеном Хокингом, это была внутренняя инициатива членов жюри. В обоих случаях было неизвестно, когда и решит ли вообще Нобелевский комитет давать премии на этот счет (хотя, наверное, за хиггса в конце концов дадут). По поводу Хокинга не ясно, потому что у Нобелевского комитета есть требование экспериментального подтверждения открытия. А то основное, что он сделал, - теория испарения черных дыр и теория космологической сингулярности - это, может быть, будет подтверждено, а возможно, и нет. Хотя всем понятно, что работы у него прекрасные.
Что касается Питера Хиггса, то мне трудно это как-нибудь комментировать. Вопрос здесь довольно деликатный. Как выбрать того, кто играл лидирующую роль в том, чтобы эта идея возникла? То есть кто автор идеи? И идеи какой? Автором идеи “эффект Хиггса” был Питер Хиггс, но помимо него было еще несколько ученых, которые практически одновременно с ним такую же идею выдвигали. Долгое время она не находила никакого актуального применения. Теория элементарных частиц, которая учитывает эффект Хиггса, была в 1967 году придумана Стивеном Вайнбергом. Год спустя эта же теория была предложена Абдусом Саламом, который даже не потрудился ее нигде опубликовать, кроме трудов одной конференции. А после оказалось, что Шэлдон Ли Глэшоу тоже имеет к ней отношение. В результате совместную Нобелевскую премию дали всем троим, и хиггсовский бозон, который был найден, описывается именно их теорией. А в случае с экспериментом решение было очевидным. Труднее было распределить премии, потому что работало огромное количество людей - в итоге мы смогли наградить только лидеров.
- Вернемся к событиям августа прошлого года. Как вы узнали о том, что стали лауреатом Fundamental Physics Prize? Какова была ваша реакция?
- Неожиданно раздался телефонный звонок от человека, которого я хорошо знаю. Он спросил на хорошем английском языке: “Есть новая премия по физике, как бы ты отнесся к тому, если бы тебе предложили ее получить?” Я подумал, что человек, должно быть, шутит, и ответил, что, когда кому-нибудь в голову придет такая идея, тогда я ее и рассмотрю. Но потом я понял, что, возможно, делаю самую глупую ошибку в своей жизни, и сказал, что, конечно, я эту премию приму. Немного позже мне позвонил Юрий Мильнер. А на следующее утро его черная машина стояла перед моим домом. Мы с ним очень хорошо поговорили. Он некоторое время работал в теоретическом отделе ФИАН - там же, где трудились когда-то я и моя жена, но это было в самом конце нашей работы в России. Со временем Юрий понял, что ему лучше перейти в другую область. Сегодня он организатор крупного бизнеса, приехал в Силиконовую долину и смог стать там частью коммьюнити. Но удивительно то, что он решил на этом не останавливаться. Когда мы с ним разговаривали, он сказал: ну, сделаю я еще одну веб-страницу, еще одну компанию организую, что от этого изменится? Мне хочется сейчас сделать другое - сделать так, чтобы тот, кто сегодня активно работает в теоретической физике, не думал о том, о чем думает большая часть людей, - как просуществовать. Это, с одной стороны, награда, а с другой - поощрение для тех, кто сегодня занимается наукой.
- Если говорить о вашей награде, за что она присуждена?
- Есть такая наука - инфляционная космология, которая позволяет понять, откуда возникла Вселенная. Мы можем объяснить, как можно сделать всю Вселенную со всеми галактиками, планетами, континентами менее чем из 1 мг материи. Это невероятно, если это правда. И сейчас похоже, что это правда. Эта идея возникала постепенно. Тут говорить, кто первый, кто второй - очень трудно. Большой вклад внес с самого начала Алексей Старобинский, который продолжает работать в России. Он сделал замечательную модель, но она была немного сложная, и было непонятно, какие начальные условия в этой теории. Я вместе с Геннадием Чибисовым работал над схожими вещами в ФИАН, но как-то тогда не очень получалось, Алан Гут работал параллельно в Америке - он понял, как сделать простую работающую версию этой инфляционной теории, но только она... не работала. И он написал об этом в своей статье (1980 год) и еще через год выпустил статью, в которой доказал, что модель невозможно исправить. Но была замечательная идея, весь мир возбудился. Стивен Хокинг занимался тем же и тоже написал, что модель Гута нельзя исправить. А я не знал этого и... исправил. Затем я создал еще одну модель, которая легче и лучше работает. В ней Вселенная, один раз родившись, начинает бесконечно самовоспроизводиться. То есть Вселенная становится бессмертной и рождает себя во всех своих копиях. Александр Виленкин, который сейчас работает в Tufts University в Массачусетсе, тоже придумал версию этой теории. Так возникла модель “Multiverse”, или “множественная Вселенная”, в которой Вселенная сама себя производит. Каждый ее кусочек бешено расширяется и становится больше, чем все, что мы сейчас видим, но каждый из этих кусочков может быть разного “цвета”, то есть может иметь разные свойства. Если мы живем в одном месте, мы видим часть мира и думаем: весь мир должен быть таким, каким мы его видим сейчас.
- Что же сделала теория инфляции?
- Она взяла Вселенную, которая в одном месте была красная, а в другом зеленая, и расширила зеленую область так, что всюду, куда мы ни взглянем, она оказывается зеленой. Мы видим это и говорим: значит, так и должно быть. Другие люди раньше жили в месте, которое было красным. Инфляция растащила красную область, и все живущие там стараются понять, почему Вселенная обязана быть красной. Но красная область находится экспоненциально далеко от нас. Когда мы используем эту теорию, мы видим, что даже если мы начнем с зеленой, то обязательно будут маленькие квантовые флуктуации, которые создадут красный кусочек, он вырастет и станет больше, чем все, что мы видим сейчас, и там будет жить кто-нибудь, кто постарается придумать, почему Вселенная должна быть красной и ничего, кроме красного, не бывает.
- Как можно жить с таким знанием?
- Это самое “уютное” знание. Это возможность мирного сосуществования во Вселенной. Каждая область оказывается такой огромной, что никто не может напасть на своего соседа, потому что сосед находится экспоненциально далеко. Замечательная, простая идея.
- При таких идеях, при таких интересах, при том, что вы постоянно думаете о глобальных космических вещах, - важно ли, в какой точке планеты вы находитесь? Или иначе - Америка помогла вам сделать то, что вы сделали?
- Трудный вопрос. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Я работал в ФИАН, и это было потрясающее, замечательное место - место интеллектуальной честности. Я говорю конкретно про теоретический отдел. Когда в том же коридоре, где я бывал, бывал Андрей Сахаров, и нас хотели заставить его затравить, затоптать, но никто этого не сделал! Однако было и другое: если нужно о чем-то поговорить, то все знали - лучше выйти из комнаты и походить по дальней части коридора, или когда мы посылали статью в зарубежное издание, надо было не только подождать месяц, пока она дойдет до журнала в США, но перед этим еще три месяца получать разрешение на то, чтобы ее можно было послать. Это все создавало странный коктейль. С одной стороны, люди, которыми ты окружен: ничего не бывает лучше! С другой - такая не очень приятная внешняя атмосфера.
- Обстановка в Стэнфорде, где вы сейчас работаете, другая?
- Обстановка в Стэнфорде с точки зрения отношения с учеными - такая же, как в ФИАН. Тот же уровень интеллектуальной честности и желание разобраться с тайнами мира, которое больше, чем все остальное, движет тобой. Это свойство не всех научных организаций. Но к нашей группе теоретической физики это в полной мере относится.
- Вы преподаете?
- Да, и для меня это неожиданная трудность, это отвлекает, тем более что преподавать приходится на английском. Это не очень приятный аспект жизни, но, с другой стороны, когда ты преподаешь, ты выучиваешь какие-то вещи. Люди, которые работают в научно-исследовательских институтах и не преподают, иногда продолжают заниматься тем же, чем занимались 40 лет назад, не добавляя к этому ничего. Что касается меня, то я отчасти продолжаю заниматься тем, чем занимался 30 лет назад, но преподавание насильно заставляет выучить какие-то относительно более новые вещи или на старые взглянуть иначе.
- Какая у вас нагрузка?
- Не очень большая - две лекции в неделю. Но к лекции на полтора часа иногда готовишься целый день.
- Вы до сих пор готовитесь к лекциям? Счастливые же у вас учатся студенты.
- Что делать, некоторые вещи я хорошо знаю, а что-то мне надо вспомнить.
- Связи с российскими коллегами поддерживаете?
- Не так много людей в России, да и во всем мире, работают в точности над тем же самым, чем занимаюсь я. В России это Алексей Старобинский, Валерий Рубаков (оба - академики РАН). Взаимодействие происходит спонтанно и независимо от географии. У меня есть соавторы во Франции, Испании, по всему миру.
- С лекциями в Россию приезжаете? На российские инициативы в области науки, адресованные ученым-сооте-чественникам, как реагируете?
- Я довольно часто приезжал в ФИАН, давал лекции в теоротделе, надеюсь это продолжить. Как-то мне предлагали участвовать в гранте совместно с МГУ, который предполагает, что я должен как минимум два месяца провести в Москве. Пока что это для меня трудно.